Миф о «русской угрозе» в Северной Европе, появившийся во второй четверти XIX века, оказался чрезвычайно устойчивым. Своим появлением он в значительной степени был обязан британским политикам, которые таким образом стремились предотвратить распространение влияния своего основного геополитического соперника в этом регионе. В 1830-х годах начали циркулировать безосновательные, но упорные слухи о русских притязаниях на Северную Норвегию. Поводом для них послужили переговоры между представителями России и ШведскоНорвежского королевства о доступе финских лопарей к берегу Северного Ледовитого океана для ловли рыбы на территории норвежской провинции Финнмарк. Переговоры не имели никаких последствий, однако сам факт этих переговоров породил слухи о территориальных претензиях России. Распространению этих слухов в немалой степени способствовала британская дипломатия, которая приписывала русским намерение захватить незамерзающие бухты Варангерфьорда якобы для создания там военноморской базы. Начало слухам положил доклад британского вицеконсула в норвежском городе Хаммерфест Д. Кроу, который был отправлен английскому посланнику в Стокгольме и вызвал там волну страхов перед русской угрозой. Кроу продолжал посылать подобные донесения и после того, как в 1844 году был назначен английским генеральным консулом в Христиании (Осло). Схожие мысли развивал шотландец С. Лейнг, который в 1836 году направил в Лондон свой доклад о посещении Северной Скандинавии. В этом докладе он утверждал о стремлении Российской державы к Атлантике.
«Финнмаркский вопрос» продолжал эксплуатироваться и во время Крымской войны, причем сторонники присоединения Швеции к антироссийской коалиции старались убедить британских представителей в том, что русские притязания на Финнмарк представляют угрозу не только для Скандинавии: создание «северного Севастополя» в Варангерской бухте будет опасно и для самой Великобритании.
Король Оскар I все же не решился нарушить шведский нейтралитет. (Ibid. s. 277 Шведский нейтралитет в ходе Крымской войны, впрочем, трудно назвать объективным. Английская эскадра под командованием адмирала Ч. Нэпира, направляясь на Балтику, в конце апреля 1854 г. посетила стокгольмский рейд. А шведский король тайно предложил англичанам использовать шведские гавани в качестве баз для развертывания своих военноморских сил на Балтике.)
Однако 21 ноября 1855 года шведский король заключил оборонительный союз с Англией и Францией, получивший известность как «ноябрьский трактат». Согласно договору западные державы гарантировали территориальную целостность Соединенных королевств от покушений со стороны России. Страх перед Россией был одним из основных мотивов, побудивших шведское руководство к подписанию «ноябрьского трактата».
В Петербурге известие о «ноябрьском трактате» было воспринято с замешательством, и ведущие деятели правительства говорили о нем как о выражении оскорбительного и безосновательного недоверия к России. Российский МИД, впрочем, в своем официальном заявлении удовлетворился шведскими заверениями о том, что этот трактат имеет сугубо оборонительный характер. Итоги Крымской войны были неудачными для России. Одним из условий Парижского мирного договора 1856 года, завершившего войну, была демилитаризация Аландских островов, что отвечало интересам Швеции. Беспочвенность слухов об агрессивных намерениях России, впрочем, уже тогда была очевидна для трезвомыслящих наблюдателей.
В 1867 году норвежский языковед и этнограф Я.А. Фриис совершил путешествие по Кольскому полуострову и Карелии. По возвращении он обратил внимание норвежских властей на то, что Кольский залив и другие бухты на Мурманском побережье фактически являются незамерзающими круглый год. Если русские власти хотели бы построить военноморскую базу на севере, то им совершенно не обязательно было прилагать усилия для завоевания чужой территории.
Слухи о русской опасности продолжали муссироваться в Скандинавии и в дальнейшем. Поддержанию страха перед ней способствовали начавшиеся с конца XIX в. попытки имперских властей ограничить финляндскую автономию, которые в некоторых кругах северных стран истолковывались как начало русского наступления на Скандинавию. Кроме того, противники разрыва шведсконорвежской унии использовали «русскую угрозу» как средство запугивания сторонников независимости Норвегии. Они утверждали, что разрыв унии чреват для Норвегии пограничным конфликтом с Россией и Норвегия в одиночку не сможет противостоять русскому давлению.
Шведсконорвежский посланник в Петербурге допускал, что у российских властей сохраняется стремление захватить незамерзающие гавани на севере, и подчеркивал, что Норвегия, оставшись одна, не сумеет противостоять нажиму со стороны России. В январе 1900 года шведский правый политик и историк Х. Йерне написал в газете «Свенска Дагбладет», что Норвегия должна предвидеть сложный пограничный конфликт с Россией, если шведсконорвежская уния перестанет существовать. Возможно, Норвегия будет поставлена перед неожиданными требованиями. К началу ХХ в. относятся выступления шведского ученого и общественного деятеля Свена Хедина, известного своей неприязнью к России.
В 1905 году С. Хедин опубликовал серию статей в английской газете «Таймс». Их основной тезис заключался в том, что Россия, потерпев неудачу в войне с Японией, в своем стремлении утвердиться как военная держава на Тихом океане переключит свое внимание на Север и будет искать выход к Атлантике через скандинавское побережье. Исходя из этого, Хедин предостерегал норвежцев против увлечения «сепаратистскими фантазиями». В Норвегии высказывания Хедина были встречены в целом негативно, но в правых кругах они имели некоторый резонанс. В частности, консервативная газета «Афтонпостен» постоянно писала о возможности русской агрессии против Северной Норвегии. В связи с выступлениями Хедина норвежское правительство по собственной инициативе заявило, что, насколько ему известно, Россия не имеет завоевательных планов в отношении Норвегии.
Следует заметить в этой связи, что известное недовольство российсконорвежской границей действительно имело место в России еще со времен заключения пограничного трактата 1826 году. О неудовлетворительности границы высказывались как в Министерстве иностранных дел, так и в Военном министерстве. Военный министр генерал А. Куропаткин в 1900 году составил доклад, в котором, помимо прочего, содержалась стратегическая оценка границ Российской империи. Комментируя границы со Скандинавией, Куропаткин отмечал, что граница со Швецией Норвегией в общем и целом удовлетворительна, кроме участка на Крайнем Севере, где граница оказалась несколько искусственной, так как она предоставила все побережье Норвегии и отрезала Финляндию от моря: «Положение на этом участке нашей границы не может впредь считаться нормальным».
Военный министр делал, впрочем, оговорку, что это обстоятельство не может служить основанием для предъявления территориальных претензий к Норвегии: «Хотя с нашей стороны и естественно желание исправить здесь нашу границу, но выгоды от сего исправления слишком незначительны, чтобы могли стать поводом к борьбе». В российском МИДе, особенно по мере того как грядущий разрыв между Норвегией и Швецией просматривался все более явственно, все чаще высказывалось мнение о необходимости «округления» границы с Норвегией, но до предъявления конкретных требований норвежской стороне дело не доходило.
Что касается вопроса о незамерзающем порте на Севере для России, к концу XIX века в правящих кругах империи осознали, наконец, необходимость иметь на арктическом побережье военноморскую базу, имеющую беспрепятственный выход в океан, незамерзающую и связанную с центром железной дорогой. Одним из сторонников ее основания был министр финансов С. Витте. Однако места, подходившие для этого, имелись и на российской территории. По заданию императора Витте в 1894 году обследовал Мурманское побережье и рекомендовал использовать удобную Екатерининскую гавань Кольского залива. Замыслы Витте противоречили мнению начальника Генерального штаба генерала Н. Обручева и поддерживавших его Военного и Морского министерств, которые выступали за строительство главной базы русского флота в Либаве, на Балтике. Витте, несмотря на сохранявшийся в то время напряженный характер российскобританских отношений, исходил из того, что в грядущей войне союзником России будет именно Великобритания, противником же Германия. В этом случае Либава оказывалась бы бесполезной, а база на Мурмане была бы необходима для поддержания связей с англичанами.
Однако недостаток средств и сильная оппозиция в Морском министерстве, которое сумело убедить нового императора Николая II отдать предпочтение Либаве, помешали тогда осуществлению плана создания сильной военноморской базы на Мурманском берегу. Хотя в 1899 г. на Мурмане был основан порт Александровск (ныне г. Полярный), строительство железной дороги к Мурманскому берегу тогда начато не было, а без железнодорожного сообщения с центром нормальное функционирование базы флота было бы невозможным.
По мере обострения шведсконорвежских отношений и усиления в Норвегии настроений в пользу разрыва унии со Швецией жупел русской угрозы все активнее использовался противниками расторжения унии как инструмент запугивания норвежцев. Утверждалось, в частности, что Петербург намеренно поощряет норвежский сепаратизм. Обвинения российского руководства в интригах, направленных на то, чтобы подтолкнуть Норвегию к разрыву унии, звучали задолго до 1905 года. Еще в 1892 году в норвежской прессе появились сообщения о том, что норвежские левые радикалы из партии Венстре получали финансирование из России, а деньги якобы переводились через французскую миссию в Стокгольме. Высказывались подозрения по поводу связей с Венстре российского консула в Норвегии А. Теттермана. Незадолго до описанных событий схожие обвинения в адрес русских высказывал С. Хедин. «СанктПетербургские ведомости» цитировали слова Хедина о том, что «могучие силы энергично работают в пользу разъединения скандинавских государств… Россия применяет здесь свои старые известные методы». Комментируя эти заявления, газета писала: «Пусть он укажет хоть один факт, хоть малейший признак, указывающий на прямое или косвенное участие России в настоящем шведсконорвежском конфликте».
В действительности отношение российского руководства к движению за независимость в Норвегии было поначалу весьма сдержанным. Присущие этому движению радикализм и республиканские тенденции никак не могли вызывать особый энтузиазм в Петербурге. Кроме того, отделение Норвегии от Швеции могло явиться стимулом для усиления сепаратизма в Финляндии и на других национальных окраинах Российской империи. Наконец, нельзя было исключить возможность того, что молодое Норвежское государство могло оказаться под чрезмерным влиянием какойлибо великой европейской державы, настроенной не слишком дружественно по отношению к России, Великобритании или той же Германии.
Газета «Слово», в частности, предостерегала, что разрыв шведсконорвежской унии чреват нарушением политического равновесия в Скандинавии. Российские дипломаты предпочитали уклоняться от определенных высказываний по поводу шведсконорвежского кризиса. Шведский посланник в Петербурге Х. Врангель в своем донесении в Стокгольм 14 апреля (н. ст.) 1905 года отмечал, что его попытки выяснить у российского министра иностранных дел графа В. Ламздорфа позицию России в случае возможного провозглашения независимости Норвегии не имели успеха. А через несколько дней после заявления норвежского стортинга о разрыве унии со Швецией (7 июня н. ст. 1905 г.) Ламздорф заявил Врангелю, что Россия не признает временное норвежское правительство, чей «революционный характер слишком очевиден, чтобы вызвать какуюлибо симпатию с российской стороны». Лишь со временем российское руководство пересмотрело свою позицию и начало действительно склоняться к поддержке норвежской независимости. Позиция России диктовалась интересами собственной безопасности. В лице независимой и дружественной Норвегии царское правительство рассчитывало найти противовес антирусским тенденциям в политике Швеции. Нейтральный статус Норвегии должен был гарантировать Россию от возможного появления в опасной близости от Русского Севера британской или немецкой военноморской базы.
Россия первой из великих держав признала независимость Норвегии, после того как были завершены шведсконорвежские переговоры и 26 октября (н. ст.) между двумя странами было подписано соглашение о расторжении унии. 16 (29) октября 1905 года В. Ламздорф сообщил главе норвежского МИД Й. Левланну о том, что российское правительство «признает Норвегию в качестве совершенно независимого государства во всей ее территориальной целостности и заявляет о своей готовности незамедлительно войти в официальные сношения с Норвегией». Формулировку «во всей ее территориальной целостности» («dans toute son intégrité territoriale»), по мнению некоторых исследователей, нельзя считать случайной. Она должна была рассеять слухи о том, что Россия якобы собиралась предпринять против Норвегии враждебные действия в случае разрыва шведсконорвежской унии или эскалации конфликта между Швецией и Норвегией. По поводу этих слухов норвежская газета «Тронхеймс Адрессеавис» писала в сентябре 1905 г.: «Вредом для нашего отечества являются всякие газетные статьи и рассуждения о желании России захватить часть Северной Норвегии. Это не норвежский, а шведский страх перед Россией занесен к нам шведскими газетами. В конце концов такие неосновательные обвинения дружелюбно расположенного к нам народа могут оказаться вредными, так как русское правительство может поверить, что Норвегия враждебно настроена по отношению к России».
Из донесений русских дипломатов, относившихся к тому периоду, явствует, что эти слухи исходили от противников независимости Норвегии, которые таким образом пытались запугать норвежцев перспективой изоляции перед лицом могущественного восточного соседа и тем самым предотвратить отделение Норвегии от Швеции. Российское правительство постаралось парализовать подобные попытки, составив форму признания норвежской независимости таким образом, чтобы она устраняла любые превратные толкования политики России в отношении Норвегии.
19 октября (1 ноября) правительственное сообщение о признании Норвегии было опубликовано в «Правительственном вестнике». 20 и 26 октября (2 и 8 ноября) состоялся обмен нотами между Россией и Норвегией об установлении дипломатических отношений. Россия была первой державой, признавшей независимость Норвегии и установившей с ней официальные дипломатические отношения. 22 октября (4 ноября) Ю. В. Якхельн был назначен временным поверенным в делах Норвегии в России. Он оказался первым норвежским дипломатическим представителем за границей. Чуть позже действительный статский советник А. Крупенский (бывший советник посольства в Риме) был назначен российским посланником в Норвегии, а спустя еще некоторое время Н. Пребенсен стал норвежским посланником в России.
7 (20) декабря 1905 года А. Крупенский был на первой аудиенции у Й. Левланна, во время которой он заверил норвежского министра иностранных дел, как он на следующий день доносил В. Ламздорфу, «в неизменно дружеских чувствах России, выразившихся еще столь недавно в поспешности, с которой Государь Император изволил признать независимость Норвегии и предупредительном подтверждении, по высочайшему повелению в телеграмме Вашего сиятельства, неприкосновенности норвежской территории».
Если для Норвегии тема «русской угрозы» в дальнейшем была уже неактуальной, в Швеции она продолжала эксплуатироваться. В годы, предшествовавшие Первой мировой войне, этот жупел активно использовался сторонниками военного сближения с Германией. На этой ниве снова активно проявлял себя С. Хедин. В 1912 году тиражом в 800 тысяч экземпляров была издана его брошюра «Ett varningsord» («Слово предостережения»). Автор убеждал своих читателей в том, что Россия упорно стремится к Атлантическому океану. Присоединение Финляндии было шагом на пути реализации этого стремления, и теперь на очереди якобы стояло вторжение в Швецию. В главе «Под чужеземным игом» Хедин живописал ужасы русской оккупации Швеции, разорения Стокгольма. В 1914 г., накануне войны, еще большим тиражом вышла новая брошюра С. Хедина «Второе предостережение».
Схожие суждения о «русской угрозе» также высказывал известный шведский политолог, автор понятия «геополитика» Р. Челлен. В первой части своего обширного труда «Stormakterna» («Великие державы») он доказывал, что все великие державы экспансивны по своей природе, малые же страны в силу своих размеров и географического положения обречены на подчинение им. При этом автор особо агрессивные намерения приписывал именно России. И Хедин, и Челлен усматривали доказательство агрессивных устремлений России, в частности, в политике русификации Финляндии и в строительстве железной дороги через финляндскую территорию до шведской границы, которое якобы было предпринято с военными целями.
Цель подобных рассуждений была вполне очевидной запугать шведское общество «русской угрозой» и склонить руководство страны к военному союзу с Германией. Р. Челлен утверждал, что «сильная Германия является барьером против распространения восточной державы», от которой «исходит угроза шведской культуре и государству». Недаром работы Хедина и Челлена с удовольствием печатали в Берлине. Однако в самой Швеции их аргументы далеко не для всех выглядели убедительными. Леволиберальные и социалдемократические круги выступили с опровержениями утверждений Хедина. Одним из его оппонентов был классик шведской литературы А. Стриндберг, который выступил в печати с серией статей против антирусской пропаганды и милитаризма. Во время Первой мировой войны государственному руководству Швеции хватило разума сохранить нейтралитет своей страны.
В последние годы образ «агрессивной России» с новой силой эксплуатируется некоторыми политическими деятелями и общественными организациями в странах Северной Европы, прежде всего в Финляндии и Швеции. Речь идет о сторонниках вступления этих государств в военнополитический блок НАТО. Образ «угрозы с Востока» как нельзя лучше подходит для запугивания сограждан и убеждения их в необходимости прибегнуть к защите СевероАтлантического альянса. Особенно это касается Финляндии, имеющей протяженную сухопутную границу с Россией.
На фоне обострения международной ситуации, когда Россию снова рассматривают как возрождающийся центр силы, представление о восточном соседе как об источнике угрозы вновь может проявиться в финском обществе. Об этом пишет, в частности, известный финский исследователь Т. Вихавайнен, автор ряда трудов по истории финляндскороссийских отношений. Он утверждает это, опираясь на результаты исследования общественного мнения страны и фиксации прессы на вооруженных силах соседнего государства, которые «указывают на скрывающийся страх». Т. Вихавайнен напоминает о министре обороны Финляндии, который в 2007 году в США назвал в качестве трех основных вызовов безопасности Финляндии Россию, Россию и Россию, «что можно понять по крайней мере как то, что другие потенциальные военные угрозы не представляется возможным отыскать».
Что касается Швеции, то и в этой стране интерес к вступлению в НАТО подогревается за счет традиционного запугивания «русской угрозой». Немало сторонников вступления Швеции в НАТО было среди деятелей партий, входивших в «Альянс за Швецию» («Allians för Sverige»), который выиграл парламентские выборы в 2006 году.
Премьерминистр Швеции в 2006-2014 гг. Ф. Рейнфельдт утверждал: «НАТО является гарантом безопасности… Переговоры о членстве должны быть проведены в максимально тесном сотрудничестве с Финляндией и с учетом наших общих интересов в области безопасности».
Впрочем, на очередных парламентских выборах в 2014 году победу одержали социалдемократы и их союзники по так называемой краснозеленой коалиции (Rödgröna), среди которых традиционно преобладают настроения в пользу сохранения Швецией нейтрального статуса и поддержания добрососедских отношений с Россией. В то же время новую пищу для измышлений по поводу «агрессивности России» дают события на Украине. Утверждения об «аннексии» Крыма и «российской оккупации» Донбасса активно циркулируют в североевропейской прессе, как и в западной в целом.
В немалой степени опасения перед «российским экспансионизмом» в Северной Европе поддерживаются, как и прежде, извне. Один из недавних примеров публикация в онлайнверсии британской газеты «Дейли Мейл» от 19 октября 2016 года под заголовком «Могла бы Финляндия стать следующей Украиной?» («Could Finland become the next Ukraine?»). В публикации со ссылкой на некоего неназванного «близкого советника» Президента Российской Федерации В. Путина утверждается, что Россия в преддверии юбилея независимости Финляндии будто бы намеревается поставить под вопрос законность признания независимости этой страны руководством Советской России в 1917 году. Симптоматично и то, что такого рода слух, как и за полтора столетия до этого, был запущен из Британии. Можно сказать, круг замкнулся.
Вадим МУСАЕВ