Рассуждая о слагаемых победы в Великой Отечественной войне, неправильно выносить на первый план какие-то одни из них в ущерб остальным. Победа ковалась из многих составляющих: тут и самоотверженность людей на фронте и в тылу, полководческие таланты, мощь отечественного оружия, грамотные решения правительства и т.д. Но можно все-таки предположить, что ничто из этого перечня не принесло бы желаемого эффекта, если б в охваченной огнем стране не удалось навести железный порядок, добиться беспрекословного выполнения законов в военное время, полное смятения и неопределенности.
Большой вклад в решение этой непростой задачи внесли работники военных прокуратур.
Грозное время в Москве
Наверное, в грозовом июне 1941 года в СССР не нашлось тех, для кого известие о вероломном нападении гитлеровской Германии на Советский Союз не стало потрясением.
Однако из архивных материалов видно, что военный прокурор Московского гарнизона накануне и в первые дни Великой Отечественной войны подписывал приказы и вполне будничного содержания: об откомандировании, о принятии на службу мобилизованных из запаса, о благодарностях за добросовестное исполнение служебных обязанностей. В журнале учета следственных дел значатся уголовные дела о дезертирстве и хулиганстве, пьянстве, несчастные случаи, хищения.
По мере продвижения фашистских войск ближе к Москве напряженность нарастала, и это чувствовалось даже в официальных бумагах. Появляются приказы военного прокурора о назначении состава пожарной дружины для дежурства на время воздушных тревог, об ужесточении распорядка дня в военной прокуратуре, об уничтожении архивных дел и материалов. Возбуждаются первые уголовные дела о дезертирстве с поля боя, об антисоветской агитации, уклонениях от службы, нарушении правил светомаскировки…
Войну военная прокуратура Мосгарнизона встретила под началом бригвоенюриста Александра Гусева. Когда в августе 1941 года тот убыл к новому месту службы на Ленинградский фронт, его сменил бригвоенюрист Алексей Агалаков.
Период оборонительной, а потом и наступательной операции под Москвой стал непростым испытанием и для военной прокуратуры.
Для справки
Московская оборонительная операция разворачивалась с 30 сентября по 5 декабря 1941 г. Цель отразить наступление противника на Москву и обескровить его ударные группировки, подготовить условия для последующего перехода в наступление. В конце ноября начале декабря 1941 г. последние попытки врага прорваться к Москве были сорваны и созданы условия для перехода в контрнаступление. (Военный энциклопедический словарь)
Главный военный прокурор Вооруженных Сил СССР генераллейтенант юстиции Николай Афанасьев в одной из глав своей книги «Фронт военных прокуроров» (М., 2000) описывает «смутное время» с октября и до конца ноября 1941 года в Москве.
На совещании 20 октября 1941 года у командующего войсками Московского военного округа генераллейтенанта Павла Артемьева, пишет Николай Афанасьев, выявилась довольно неприглядная картина московской действительности тех дней.
В частности, выяснилось, что поддерживать порядок в городе практически некому, т.к. лучшая часть московской милиции оказалась на фронте в составе сформированного истребительного полка, выполняя задачи по борьбе с парашютистами и диверсантами. МУР почти полностью был эвакуирован в Казань.
В Москве находилось много военнослужащих, прибывших из фронтовой полосы. Многие просто отбились от своих частей, но были и дезертиры, которые скрывались от фронта под видом эвакуированных.
В Москве оказалось много зданий министерств и учреждений, брошенных на произвол судьбы, так как при эвакуации их руководители «забыли» оставить охрану зданий и всего того, что не было эвакуировано.
«Много жалоб и заявлений о том, что оставленные в спешке эвакуации квартиры москвичей подвергаются грабежам как со стороны уголовного элемента, так и работников жэков (управдомы, дворники и пр.)…
…Вспоминается в связи с этим случай в доме № 10 по Большому Гнездниковскому переулку.
Из этого десятиэтажного дома почти все жильцы эвакуировались. Ключи сдали коменданту. Этот мерзавец с двумя дворниками обшарил почти все квартиры и обобрал их, пьянствовал и даже втянул в пьянство бойцов зенитной батареи, что была размещена на крыше здания, а бойцы находились на казарменном положении тут же в доме. По приговору трибунала мародеры были расстреляны». (Из книги «Фронт военных прокуроров»)
По итогам совещания 20 октября 1941 года было принято решение: поддержание порядка в городе Москве возложить на военную комендатуру, подчинив ей всю милицию и военкоматы. Буквально через несколько часов появились и участковые военные комендатуры, и патрули на улицах, началась проверка документов и прочее. Стал налаживаться на первых порах хотя бы внешний порядок на улицах города.
По существу, перестал действовать в охваченном паникой городе и судебнопрокурорский аппарат.
В связи с объявлением в городе Москве осадного положения Государственный Комитет Обороны постановил:
1) Все гражданские суды и прокуратуры города Москвы переформировать в военные трибуналы и военные прокуратуры.
2) Все дела о преступлениях в городе Москве и зоне обороны расследовать в срочном порядке и рассматривать в военных трибуналах немедленно.
3) Приговоры военных трибуналов окончательные и никакому обжалованию не подлежат. Приводятся в исполнение немедленно.
За время примерно до середины января 1942 года, когда в Москву из эвакуации вернулись Верховный суд и Народный комиссариат юстиции СССР, военными трибуналами было рассмотрено около 300 дел. Это были дела о мародерах, обворовывавших квартиры москвичей, уехавших в эвакуацию, паникерахдезертирах, которые, захватив государственное имущество и ценности, пытались бежать из Москвы, просто уголовниках, наживавшихся за счет отсутствия порядка в городе и прочее. Наиболее злостных расхитителей и дезертиров трибуналы приговаривали к смерти, но ряду лиц этот приговор заменяли отправкой в штрафные батальоны на фронт.
К середине января 1942 года судебнопрокурорская система в Москве вернулась в свое прежнее состояние, т.е. народные суды и гражданскую прокуратуру.
Следствие под пулями
Военная прокуратура Москвы мобилизовала все свои силы и средства на обеспечение законности и правопорядка в столичном гарнизоне, развернула борьбу с дезертирством и другими правонарушениями, способствуя тем самым повышению боеспособности частей и подразделений. Большое внимание уделялось противоборству с агентурой противника, пресечению трусости и паникерства, противодействию распространению пораженческих настроений.
Немало усилий направляли военные прокуроры на надзор за исполнением приказа Ставки Верховного Главного Командования Красной армии № 270 от 16 августа 1941 года, который предоставлял командованию право расстреливать на поле боя трусов, паникеров и других нарушителей правопорядка.
Надзор военных прокуроров распространялся не только на Вооруженные Силы, но и на военные объекты, которые были переведены на военное положение и работали на нужды обороны страны, на предприятия военной промышленности, на железнодорожный, водный и воздушный транспорт.
Война расширила пределы прокурорского надзора за исполнением законов, в связи с чем на военную прокуратуру были возложены ранее не свойственные ей функции. Она стала осуществлять надзор не только за исполнением законов, но и фактически контролировала выполнение всеми должностными лицами и красноармейцами постановлений Государственного Комитета Обороны, приказов Верховного Главнокомандующего и народного комиссара обороны. В поле зрения военной прокуратуры находились вопросы исполнения боевых приказов, осуществления боевых операций, обеспечения раненых медпомощью, своевременного снабжения войск вооружением, боеприпасами, продовольствием и обмундированием, эвакуации мирного населения из прифронтовой зоны, возведения оборонительных инженерных сооружений, сбора и учета трофейного имущества.
Боевая обстановка обуславливала необходимость изменений в организации работы органов дознания и предварительного следствия.
25 сентября 1941 года в целях приближения к воинским частям, улучшения оперативной связи с ними и постоянного взаимодействия с дознавателями приказом военного прокурора Московского гарнизона за конкретными прокурорскими и следственными работниками были закреплены авиационные, автодорожные, автотранспортные, стрелковые, танковые части, военные склады, военноучебные заведения и военные академии, госпитали, эвакогоспитали и санитарные части, части военнохимической защиты и запасные полки.
В Подмосковье были организованы временные военные прокуратуры Московского гарнизона.
Приказом от 20 октября 1941 года, когда немецкие войска уже практически находились под Москвой, военный прокурор Алексей Агалаков перевел военную прокуратуру на казарменное положение. Никто не имел права, цитируем приказ, «ни на минуту отлучаться без разрешения своего непосредственного начальника». За самовольные отлучки предполагались строгие взыскания вплоть до придания провинившихся суду военного трибунала.
Основной задачей военных прокуратур во время Великой Отечественной войны стал не столько надзор за соблюдением законодательства, сколько уголовное преследование лиц, совершивших воинские преступления.
Согласно штату численный состав военной прокуратуры Московского гарнизона к июню 1941 года составлял 23 человека, из них 5 прокурорских работников и 10 следователей.
В ноябре 1941 года решением Военного совета Московского военного округа численность прокурорских работников военной прокуратуры Мосгарнизона была увеличена до 15 офицеров, а следователей до 25. Специалисты с юридическим образованием начали призываться из запаса.
В настоящее время законодательно установленный срок расследования уголовных дел может составлять два месяца. Но, когда враг пробивался к столице, такие темпы следствия являлись непозволительной роскошью.
В докладной записке о работе военной прокуратуры Московского военного округа за декабрь 1941 года отмечалось, что «в течение суток было расследовано 45,4% всех законченных дел (в ноябре 48%), в срок от 2 до 5 дней 30% (в ноябре 31%), в срок от 6 до 15 дней 15,9% (в ноябре 14%), в срок от 15 дней и выше 8,7% (в ноябре 6,7%)».
Иного варианта быть не могло: тянись следственные действия медленнее, военные прокуратуры простонапросто «захлебнулись» бы в море расследуемых дел.
Как ни странно, оперативность при раскрытии преступлений не шла в ущерб качеству расследования. Казалось бы, 1941 год, фашисты рвутся к Москве, осуществляется спешная эвакуация, но… В архивных уголовных делах видим исписанные убористым почерком страницы с доказательной базой для предъявления обвинения, находим восстановленные деталь за деталью картины преступлений, материалы проведенных экспертиз, свидетельские показания и т.д.
Поскольку отечественная криминалистика уже находилась на высоком уровне развития, в поисках истины военные следователи использовали отнюдь не какието примитивные средства и методы.
Кстати, одним из основоположников криминалистики в СССР стал Борис Шавер, в январе 1950 года в звании генералмайора юстиции назначенный на должность военного прокурора Московского гарнизона.
С 1930 года и до начала Великой Отечественной войны Борис Матвеевич занимался научной и педагогической деятельностью, в 1938 году удостоился звания доцента судебного права и степени кандидата юридический наук. Он опубликовал свыше 30 научных работ, а книга «Криминалистика», выпущенная им в соавторстве в 1938 году, переиздавалась несколько раз вплоть до 1959 года!
«Сейчас иногда начинаются разговоры о том, что в военные годы расстреливали «пачками», говорит полковник юстиции запаса Владимир Синицын, стоявший у истоков создания музея Московской городской военной прокуратуры. Это вранье. Сохранившиеся в архивах уголовные дела позволяют судить, что все до единого следственные действия, необходимые для предъявления обвинения и предания человека суду, выполнялись в полном объеме даже в боевых условиях.
Утверждать, что виноватых расстреливали без суда и следствия, нельзя. Если такие случаи имели место, то по ним позже проводили дознание и расследование с целью выяснить, почему такое произошло. И отдавшие неправомерные приказы о расстреле должностные лица сами могли оказаться на скамье подсудимых».
Право на объективность
Может быть, обвиняемые в совершении воинских преступлений в суровые военные годы не могли прибегнуть к услугам таких же ловких адвокатов, как, скажем, обвиняемые по делу ОАО «Оборонсервис» в наши дни. Но при всем при том они не лишались права на справедливое и непредвзятое расследование, когда виновность человека устанавливается не на основе голословных утверждений, а путем сбора неопровержимых свидетельств его вины.
Вот одно из уголовных дел, датированное ноябрем 1941 года.
21 ноября 1941 года оперуполномоченный отдела уголовного розыска Ленинского района Москвы сержант милиции Смирнов направил военному прокурору гарнизона г. Москвы материалы о задержании военнослужащего Ш. Николая Федоровича, 1922 г.р., уроженца одной из деревень Тульской области.
Ш., будучи красноармейцем 6-й стрелковой маршевой роты, 11 ноября 1941 года сбежал с поля боя под НароФоминском, 17 ноября 1941 года приехал в Москву и остановился проживать в деревне Беляево в общежитии, где оставил винтовку и 30 патронов. Затем переехал на квартиру к своей тетке на ул. Большая Якиманка. Там ночью 20 ноября 1941 года его задержали и доставили в военную комендатуру Ленинского района Москвы.
Военный трибунал Московского гарнизона 25 ноября 1941 года приговорил Ш. по ст. 19322 УК РСФСР к высшей мере наказания расстрелу.
Однако военный прокурор Московского военного округа диввоенюрист Николай Кузнецов внес протест на приговор военного трибунала Московского гарнизона.
Прокурорский протест окружной военный трибунал рассмотрел на заседании от 6 декабря 1941 года.
Военный трибунал МВО пришел к выводу, что смертный приговор вынесен нижестоящей судебной инстанцией правильно. Но, учитывая личность Ш., ранее не судимого, трибунал счел возможным применить к осужденному ст. 51 УК РСФСР (говорящую о возможности замены высшей меры наказания на другую), как об этом просил военный прокурор в своем протесте.
В результате расстрел для красноармейца трибунал заменил лишением свободы сроком на 10 лет с отбыванием наказания в исправительнотрудовом лагере без конфискации имущества и без поражения в правах.
«Надзорные мероприятия военной прокуратуры при рассмотрении уголовных дел в военных трибуналах были нацелены и на то, чтобы предотвратить случаи излишне строгих мер наказания в отношении тех, кто растерялся в условиях боевой обстановки и совершил преступление. Таким военнослужащим предоставлялся шанс загладить свою вину перед Родиной в схватках с врагом. Статья 28 действовавшего тогда Уголовного кодекса разрешала отсрочивать исполнение приговоров до окончания войны. Осужденные, к которым применялось это положение, получали возможность, проявив себя в бою, искупить свою вину и освободиться от наказания со снятием судимости», указал полковник юстиции запаса Владимир Синицын.
Вот еще одно из уголовных дел осени 1941 года. 13 сентября военный трибунал Московского гарнизона рассмотрел дело в отношении сержанта Ансалама Д., 1918 года рождения, уроженца Узбекской ССР.
В ходе предварительного следствия было установлено, что Д., будучи командиром отделения 703го пехотного стрелкового полка и находясь в действующей Красной армии на западном направлении, 1 августа 1941 года был ранен в кисть левой руки и поступил на лечение в военный госпиталь.
При осмотре раны лечащий врач обратил внимание на опаленную кожу вокруг нее. Это настораживающее обстоятельство заставило 28 августа 1941 года собраться специальную медицинскую комиссию в составе двух кандидатов медицинских наук и профессора судмедэкспертизы, доктора наук. В присутствии военного следователя военной прокуратуры Московского гарнизона комиссия установила, что сержант Д. имеет огнестрельное ранение левой кисти с входным отверстием со стороны ладони и выходным с тыльной стороны. Судя по частоте внедрившихся в тело частичек пороха, эксперты допустили, что выстрел произведен с расстояния не более 1015 см, т.е. мог быть произведен самим Д.
Допрошенный по делу категорически отрицал факт причинения себе членовредительства и настаивал, что ранение в тыльную сторону кисти левой руки получил в бою от немцев с расстояния 500 м. Однако указать свидетелей эпизода получения им ранения он не смог, поскольку якобы не знал фамилий участников боя.
Обобщив все факты, следствие пришло к выводу, что обвиняемый в целях уклонения от выполнения обязанностей несения военной службы умышленно причинил себе ранение. Судом военного трибунала Московского гарнизона Д. был приговорен к расстрелу.
«В распоряжении МГВП имеются богатые данные о способах членовредительства в ходе Великой Отечественной войны, сообщил полковник юстиции запаса Владимир Синицын. Например, некоторые бойцы во время обстрелов поднимали над окопами руки в надежде получить легкое ранение. Заметить такие маневры в горячке боя было непросто, хотя, если злоумышленников изобличали, их карали со всей строгостью закона.
Стоит подчеркнуть: когда стало очевидно, что победа будет за Советским Союзом, количество случаев членовредительства и дезертирства в войсках резко сократилось.
Крайне редко можно встретить в архивах дела о т.н. дедовщине, связанной с издевательствами одних военнослужащих над другими, с намеренным унижением человеческой чести и достоинства. Речь могла идти об обычном рукоприкладстве, когда кто-то с кем-то повздорил, погорячился и дал волю рукам. В военных условиях это могло быть расценено как подрыв боеготовности со всеми вытекающими правовыми последствиями. А что касается «дедовщины» в ее сегодняшнем понимании, то какая «дедовщина» могла быть, если не сегоднязавтра все вместе, единой боевой семьей бойцы могли отправиться в бой? Тогда самого такого понятия не существовало».
Для справки
Московская наступательная операция проводилась с 5 декабря 1941 года по 7 января 1942 года. Цель разгромить ударные группировки войск немецкой группы армий «Центр», угрожавших Москве с Севера и Юга. В ходе Калининской, КлинскоСолнечногорской, Тульской, Калужской и Елецкой фронтовых наступательных операций советские войска нанесли тяжелое поражение войскам группы армий «Центр» и отбросили их на 100250 км на запад. (Военный энциклопедический словарь)
Некоторую статистику преступлений конца 1941 года можно найти в итогах работы военной прокуратуры Московского военного округа за декабрь 1941 года. В документе сообщается, что по представлению военной прокуратуры Московского гарнизона военной комендатурой города и органами НКВД были проведены массовые проверки, в результате которых было задержано 3940 уклонившихся от военной службы, 403 дезертира, 5443 отставших от своих частей и не имеющих документов военнослужащих.
Мужество, профессионализм, принципиальность
Когда опасность занятия Москвы немецкими войсками миновала, численность военной прокуратуры Московского гарнизона была сокращена. В связи этим обслуживание военной прокуратурой укрепленных районов Московской зоны обороны стало крайне затруднительным, и для этих целей была сформирована военная прокуратура Московской зоны обороны. Нагрузка же на оперативный состав военной прокуратуры Московского гарнизона, обслуживавшего прифронтовую Москву, с учетом огромного числа воинских частей и формирований, дислоцировавшихся в ней, значительно возросла.
Военные прокуроры в порядке надзора принимали непосредственное участие в расследовании уголовных дел, находящихся в производстве следователей органов контрразведки и военных дознавателей. В силу приказа НКО СССР № 357 от 1942 г. органам дознания были переданы такие виды преступлений, как побег с поля боя, дезертирство, промотание военного имущества, преступные нарушения уставных правил караульной службы.
После Победы перед военной прокуратурой Московского гарнизона встали новые задачи, обусловленные дальнейшим развитием советского государства. В соответствии с этим менялись штат военной прокуратуры, ее численный состав и оснащенность.
В 1941-1945 гг. военные прокуроры не церемонились с дезертирами, предателями, «самострельщиками» и прочими гражданами, запятнавшими военную форму преступлением. Но даже в эпоху жестоких битв преданность прокурорских работников профессиональному долгу позволила не превратить прокуратуру в сугубо карательный инструмент. А закон их стараниями, каким бы суровым он порой ни казался, все долгие военные 1418 дней и ночей в конечном счете работал на Победу.
Дмитрий ИВАННИКОВ.
Фото автора и из архива
Московской городской военной прокуратуры