Судьба Кавказа как сферы геополитических интересов мировых держав ныне возвращает нас к истории более чем двухвековой давности. В военных действиях на Кавказе принимали участие два офицера, два поручика, ставших впоследствии гордостью русской литературы. Это поэт М.Ю. Лермонтов (18141841) и прозаик Л.Н. Толстой (18281910). Их отношение к войне и к кавказским народам, вовлеченным в военный конфликт с Россией, во многом предвосхитило события нашего времени. О военной судьбе прапорщика, а позднее поручика Михаила Лермонтова и его участии в кавказской войне в 18301840 гг. XIX века и пойдет речь.
Лермонтов, изгнанный из Московского университета за слишком независимый нрав (с формулировкой «рекомендовано уйти»), выбрал военную карьеру: поступил в школу гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров, что в Петербурге, на набережной Мойки. Биографы поэта поразному оценивают причины его такого выбора. Ведь Михаил Юрьевич с детства отличался вольным нравом, не склонным к подчинению и дисциплине, что является непременным условием военной службы. Литературовед Алла Марченко делает предположение, что Лермонтов сознательно встал на путь риска и опасности, чтобы узнать жизнь, о которой хотел писать. Ведь нет писателя без опыта жизни. Лермонтов не желал прятаться под крылом заботливой и любящей бабушки Е.А. Арсеньевой или быть под присмотром хлопотливых московских тетушек.
Не надо сбрасывать со счетов и то обстоятельство, что предки Лермонтова прославились своими воинскими подвигами и мужеством на поле брани. Шотландец Георг Лермонт, основатель рода Лермонтовых, был ландскнехт и служил у поляков, а в 1613 году перешел на службу к российскому государю. Дед поэта Михаил Васильевич Арсеньев был капитаном гвардии. Его брат Афанасий участвовал в Бородинском сражении и получил в награду золотую шпагу с надписью «За храбрость».
Школа гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров, куда держал экзамен Лермонтов, предназначалась для обучения молодых дворян, которые поступали в гвардейские полки из университетов или частных пансионов, не имея начального военного образования и подготовки. Школа эта делилась на роту подпрапорщиков и кавалерийский эскадрон. Лермонтов числился по кавалерии. После общего подъема в шесть утра по барабанному бою и завтрака у кавалеристов начиналась манежная езда. Лекции и учебные занятия по математике, фортификации, артиллерийскому и инженерному делу проходили после обеда. С субботы на воскресенье учащиеся получали увольнение в город.
В классе фехтования по пятницам Лермонтов охотно сражался на саблях со своим будущим убийцей и однокашником Н. Мартыновым. Силой рук Лермонтов соперничал с силачом школы Евграфом Карачинским. Однажды они на спор гнули руками и вязали узлом шомполы гусарских карабинов. В залу вошел директор школы генерал Шлиппенбах. За порчу казенного имущества оба силача отправились на сутки под арест.
В письме к Марии Лопухиной 4 августа 1833 г. Лермонтов не без гордости описывал свое пребывание в летних лагерях: «…вообразите палатку длиной и шириной в 3 аршина и высотой в 2,5 аршина, занятую тремя людьми и всем их багажом, всеми их доспехами, именно: саблями, карабинами, киверами и проч., и проч.; погода была ужасная, дождь не прекращался, так что часто два дня подряд мы не могли высушить одежду, и однако эта жизнь не вызывала во мне отвращения…»
По окончании школы Лермонтов 22 ноября 1834 г. был произведен в корнеты 7го эскадрона лейбгвардии гусарского полка. Командиром полка являлся генералмайор М.Г. Хомутов, а командиром эскадрона полковник Н.И. Бухаров, приятель А.С. Пушкина и П.Я. Чаадаева, «гусар прославленных потомок, пиров и битвы гражданин», как напишет потом о нем Лермонтов.
Первое столкновение поэта с властью произошло, когда распространилось стихотворение Лермонтова «Смерть поэта», написанное на гибель Пушкина. Николай I охарактеризовал стихи как «бесстыдное вольнодумство, более чем преступное» и приказал медику полка освидетельствовать Лермонтова на предмет сумасшествия. За крамольные стихи поэта перевели «тем же чином в Нижегородский драгунский полк». Если бы он отправился на Кавказ обычным порядком, а не в наказание, его как офицера гвардии перевели бы в армейский полк чином выше. 21 марта 1837 г. прапорщик Лермонтов выехал из Петербурга в Москву, а 10 апреля в Ставрополь для прохождения службы на Кавказе.
Первая ссылка на Кавказ дала Лермонтову богатый материал для наблюдений и размышлений.
Кавказские военные начальники, особенно начальник штаба войск, генералмайор П.И. Петров, муж двоюродной тетки Лермонтова, относились к поэту более чем доброжелательно, попросту поотечески: благодаря их усилиям, Михаила Юрьевича освободили от поездки в полк и прикомандировали к отряду Вельяминова для участия в боевой экспедиции за Кубань. Кроме того, они рассчитывали на парадный царский смотр войск в Анапе (проведенном по стечению обстоятельств в Геленджике 20 21 сентября 1837 г.). Николай I, как им было известно, любил прощать провинившихся военных, если был доволен на смотре выправкой воинских соединений. Однако неожиданная простуда поэта («весь в ревматизмах») заставила его лечиться сначала в Ставропольском госпитале, где он написал «Песню про купца Калашникова», а затем в Пятигорске принимать минеральные ванны. Вот почему он не участвовал не только в военной экспедиции Вельяминова, но и в царском смотре. Тем не менее, царь отдал приказ о переводе «прапорщика Лермонтова в Гродненский лейбгвардии гусарский полк корнетом».
В письме к С. Раевскому из Тифлиса Михаил Юрьевич суммировал свои кавказские впечатления и подводил итоги первой ссылки: «…Наконец, меня перевели обратно в гвардию, но только в Гродненский полк, и если бы не бабушка, то, по совести сказать, я бы охотно остался здесь, потому что Поселение (Гродненский полк квартировал в Новгороде, в военном поселении. А.Г.) вряд ли веселее Грузии.
…Изъездил Линию всю от Кизляра до Тамани, переехал горы, был в Шуше, в Кубе, в Шемахе и Кахетии, одетый почеркесски, с ружьем за плечами, <…> Простудившись дорогой, я приехал на воды весь в ревматизмах; меня на руках вынесли люди из повозки, я не мог ходить в месяц меня воды совсем поправили: я никогда не был так здоров, зато веду жизнь примерную; пью вино только тогда, когда где-нибудь в горах ночью прозябну, то, приехав на место, греюсь… Здесь, кроме войны, службы нету; я приехал в отряд слишком поздно, ибо Государь нынче не велел делать вторую экспедицию, и я слышал только дватри выстрела; зато дважды в моих путешествиях отстреливался: раз ночью мы ехали втроем из Кубы, я, один офицер нашего полка и черкес (мирный, разумеется), и чуть не попались шайке лезгин. <…> Как перевалился через хребет в Грузию, так бросил тележку и стал ездить верхом; лазил на снеговую гору (Крестовая) на самый верх, что не совсем легко; оттуда видна половина Грузии как на блюдечке, и, право, я не берусь объяснить или описать этого удивительного чувства: для меня горный воздух бальзам; хандра к черту, сердце бьется, грудь высоко дышит ничего не надо в эту минуту; так сидел бы да смотрел целую жизнь».
26 февраля 1838 г. Лермонтов прибыл под Новгород в лейбгвардии Гродненский гусарский полк, представился его командиру, генералмайору Д.Г. БагратионуИмеретинскому, получил назначение в 4й эскадрон.
24 марта 1838 года шеф жандармов граф А.Х. Бенкендорф направил по команде на имя военного министра А.И. Чернышова представление с просьбой о полном прощении Лермонтова и переводе его в лейбгвардию. 27 марта генераладъютант В.Ф. Адлерберг передал царю это представление. Николай I повелел запросить мнение шефа гвардии, великого князя Михаила Павловича, и после согласия великого князя последовал царский приказ о переводе корнета Лермонтова обратно в лейбгвардии гусарский полк, квартировавший в Царском Селе, куда поэт прибыл 14 мая. Лермонтов, таким образом, получил полное прощение. 6 декабря 1839 г. Михаил Юрьевич был произведен в поручики.
10 марта 1840 года поэта арестовали и посадили на гауптвахту. Было заведено дело «о поручике лейбгвардии гусарского полка Лермонтове, преданном военному суду за произведенную им с французским подданным Барантом дуэль и необъявление о том в свое время начальству».
Лермонтова ждала вторая ссылка на Кавказ и настоящие боевые действия, где отвага была непременным условием офицерской чести.
10 июня 1840 года Михаил Юрьевич приехал в Ставрополь, представился командующему войсками на Кавказской Линии и в Черномории генераладъютанту П.Х. Граббе, который, возможно, по просьбе поэта, сразу направил его в живое «дело» прикомандировал к отряду под командованием генераллейтенанта А.В. Галафеева. «Завтра, писал поэт 17 июня в Москву А.А. Лопухину, я еду в действующий отряд на левый фланг в Чечню брать пророка Шамиля, которого, надеюсь, не возьму, а если возьму, то постараюсь прислать тебе по пересылке…».
Лермонтов состоял при Галафееве офицером по особым поручениям или адъютантом. 6 июля 1840 года отряд Галафеева выступил из крепости Грозной к аулу Большой Чечень, уничтожая по пути встречные селения и сжигая уже созревшие хлеба. 10 июля отряд дошел до селения Гехи. По гипотезе историка Тенгинского пехотного полка Д. Раковича, бой под Валериком в черновике Журнала боевых действий, вполне вероятно, описан самим Лермонтовым ярко и художественно. Более того описание в стихотворении «Валерик» во многом сходно с его прозаической версией в Журнале боевых действий: «Впереди виднелся лес, двумя клиньями исходивший с обеих сторон дороги. Речка Валерик, протекая по самой опушке леса, в глубоких, совершенно отвесных берегах, пересекала дорогу в перпендикулярном направлении, делая входящий угол к стороне Ачхоя. Правый берег был более открыт, по левому же тянулся лес, который был около дороги прорублен на небольшой ружейный выстрел, так, что вся эта местность представляла нечто вроде бастионного фронта, с глубоким водяным рвом. Подойдя к этому месту на картечный выстрел, артиллерия открыла огонь. Ни одного выстрела не сделано с неприятельской стороны, ни малейшего движения не было видно…
Уже сделано было распоряжение двинуть в каждую сторону по одному батальону с тем, чтобы, по занятии леса, люди остановились там, пока не подтянется весь обоз. Дабы обеспечить пехоте занятие леса, весь отряд продвинулся еще вперед; артиллерия подошла уже на ближайший ружейный выстрел. Цепь, выдвинутая вперед, находилась от леса на половину пистолетного выстрела. Но с неприятельской стороны сохранено то же молчание. Едва орудия стали снимать с передков, как чеченцы со всех сторон открыли убийственный огонь против пехоты и артиллерии. В одно мгновение войска двинулись вперед с обеих сторон дороги. Храбрый и распорядительный командир Куринского полка полковник Фрейтаг сам впереди вел на кровавый бой своих куринцев; с быстротою обскакал он ряды их, везде слышен был одобряющий голос его, и в виду целого отряда он с неимоверным хладнокровием распоряжался атакою.
Добежав до леса, войска неожиданно остановлены отвесным берегом р. Валерика и срубами из бревен, за трое суток вперед приготовленными неприятелем, откуда он производил смертоносный ружейный огонь. Тут достойно примечания, что саперы, следуя в авангарде за третьим батальоном Куринского полка и видя, что войска остановлены местным препятствием, без всякого приказания бросились к ним на помощь, но она не была уже нужна храбрым егерям. Помогая друг другу, те переправились через овраг по обрывам, по грудь в воде, и вскочили в лес в одно время с обеих сторон дороги. В лесу они сошлись с чеченцами лицом к лицу, огонь умолк на время, губительное холодное оружие заступило его. Бой продолжался не долго, и шашки уступили штыку. Фанатическое исступление отчаянных мюридов не устояло против хладнокровной храбрости русского солдата; числительная сила разбросанной толпы должна была уступить нравственной силе стройных войск…»
Один из тех, кто «верхом помчался на завалы», Лермонтов. Галафеев назначил его для наблюдения за авангардной колонной, и он успешно действовал в ее составе.
Донесение в Журнале боевых действий начальник штаба войск на Кавказской Линии и в Черномории А.С. Траскин вместе с собственным рапортом отправил военному министру. Журнал прочитал сам царь и приказал наградить отличившихся. Лермонтов был при Валерике дважды и в 1840 г. участвовал в четырех военных экспедициях. За дело при Валерике 11 июля 1840 года Галафеев представил его к ордену Св. Владимира 4й степени с бантом. Это была высокая награда (по статусу она следовала сразу вслед за орденом Св. Георгия). В штабе корпуса снизили испрашиваемую награду до ордена Св. Станислава 3й степени. Скорее всего, это дело рук осторожного генерала Е.А. Головина, командира Отдельного кавказского корпуса, который помнил, что Лермонтов был ссыльным офицером.
Поэт писал Лопухину об этом бое: «У нас были каждый день дела, и одно довольно жаркое, которое продолжалось 6 часов сряду. Нас было всего 2000 пехоты, а их до 6 тысяч; и все время дрались штыками. У нас убыло 30 офицеров и до 300 рядовых, а их 600 тел осталось на месте, кажется хорошо! вообрази себе, что в овраге, где была потеха, час после дела еще пахло кровью…».
Позднее, 26 сентября 1840 г., отряд Галафеева выступил из Грозной к Аргуну через Ханкальское ущелье. Лермонтов возглавил своего рода отряд спецназа после ранения легендарного храбреца Руфина Дорохова. Галафеев в наградном списке писал о Лермонтове: «В делах 29го сентября и 3го октября обратил на себя особенное внимание отрядного начальника расторопностью, верностью взгляда и пылким мужеством, почему и поручена ему была команда охотников. 10 октября, когда раненый юнкер Дорохов был вынесен из фронта, я поручил его начальству команду, из охотников состоящую.
Нельзя было сделать выбора удачнее: всюду поручик Лермонтов везде первый подвергался выстрелам хищников и во всех делах оказывал самоотвержение и распорядительность выше всякой похвалы, 12 октября на фуражировке за Шали, пользуясь плоскостью местоположения, бросился с горстью людей на превосходящего числом неприятеля и неоднократно отбивал его нападение на цепь наших стрелков и поражал неоднократно собственною рукою хищников, 15-го октября с командою первым прошел шалинский лес, обращая на себя все усилия хищников, покушавшихся препятствовать нашему движению, и занял позицию в расстоянии ружейного выстрела от опушки. При переправе через Аргун он действовал отлично против хищников и, пользуясь выстрелами наших орудий, внезапно кинулся на партию неприятеля, которая тотчас же ускакала в ближайший лес, оставив в руках наших два тела».
В отряде Лермонтова были татарымагометане, кабардинцы, казаки. Огнестрельному оружию они предпочитали шашки и кинжалы в удалых рукопашных схватках с врагом. Вот мнение об отряде Лермонтова историка Тенгинского пехотного полка Д. Раковича: «Лермонтов принял от него (Дорохова. А.Г.) начальство над охотниками, выбранными в числе сорока человек из всей кавалерии. Эта команда головорезов, именовавшаяся «лермонтовским отрядом», рыская впереди главной колонны войск, открывала присутствие неприятеля, как снег на головы сваливаясь на аулы чеченцев и, действуя исключительно холодным оружием, не давала никому пощады. Лихо заломив белую холщовую шапку, в вечно расстегнутом и без погон сюртуке, изпод которого выглядывала красная канаусовая рубаха, Лермонтов на белом коне не раз бросался в атаку на завалы. Минуты отдыха он проводил среди своих головорезов и ел с ними из одного котла, отвергал излишнюю роскошь, служа этим для своих подчиненных лучшим примером воздержания. Современник говорит, что Лермонтов в походе не обращал внимания на существовавшую тогда форму отпустил баки и бороду и носил длинные волосы, не зачесывая их на висках».
В.С. Голицын, командовавший конницей у генерала Граббе, представил Лермонтова к золотой сабле «За храбрость», что предполагало возвращение в гвардию. Это награждение было отклонено по личному указанию царя Николая I.
14 января 1841 г. Михаил Юрьевич отправился в отпуск в Петербург с надеждой на отставку. Отставку ему не дали, наоборот, потребовали скорейшего возвращения в действующую армию. Из итогового представления к наградам за 1840 г. Николай I вычеркнул Лермонтова своей рукой. А генерал Главного штаба П.А. Клейнмихель передал предписание командиру Отдельного Кавказского корпуса генералу от инфантерии Е.А. Головину о запрещении царя отпускать поручика Лермонтова от «фронта» в Тенгинском пехотном полку, т.е. от неотлучной строевой службы, чтобы не давать повода «отличиться».
Последний акт военной судьбы поэта дуэль с Мартыновым.
Существует одно из первых свидетельств очевидца написанное по свежим следам письмо начальника штаба войск Кавказской линии и Черномории А.С. Траскина, принимавшего участие в следствии по делу о дуэли его подчиненного, своему начальнику П.Х. Граббе: «Однажды на вечере у Верзилиных он смеялся над Мартыновым в присутствии дам. Выходя, Мартынов сказал ему, что заставит его замолчать; Лермонтов ему ответил, что не боится его угроз и готов дать ему удовлетворение, если он считает себя оскорбленным. Отсюда вызов со стороны Мартынова». Лермонтов, таким образом, отвечает на вызов и готов дать удовлетворение ментору зачинщику ссоры. Да и в черновике следственной комиссии сохранился ответ Мартынова: «Я первый вызвал его!»
Мартынов завидовал Михаилу Юрьевичу: и его поэтической славе, и воинской отваге. И ненавидел его. Ведь он внезапно вышел в отставку, хотя мечтал о громкой военной карьере на Кавказе. Лермонтов издевался в эпиграммах и прозвищах над ничтожной напыщенностью и самолюбием Николая Соломоновича Мартынова, называя его маркиз де Шулерхофф, Аристократмартышка, Вышеносов. Ссора завершилась дуэлью…
И хотя участники ее: Мартынов, секунданты Глебов и Васильчиков, а также А. Столыпин-Монго и С. Трубецкой тщательно скрывали, что в действительности произошло на дуэли, опасаясь обвинений в бесчестности, молва недвусмысленно признавала Мартынова злонамеренным виновником смерти поэта.
…Строки Лермонтова о Пушкине в стихотворении «Смерть поэта», дважды сыгравшем роковую роль в его военной судьбе, пророчески предсказали главную коллизию его собственной жизни следование дворянской и офицерской чести, которой он никогда ни при каких условиях не изменял, оставаясь верным своему офицерскому долгу и сохраняя чувство собственного достоинства: «Погиб поэт! невольник чести…»
Александр ГАЛКИН,
кандидат филологических наук